Специально для нашего сайта Таня Антонова, автор, читатель и критик, выпускница Литературного института имени А.М. Горького, провела это интервью, задав мне вопросы, которые возникли у нее при первом знакомстве с текстами.

 

СЮЖЕТ ВСЕГДА УСЛОВЕН

 

     Проще всего отнести произведения  Антона Ромина к «авангардизму» и на этом закрыть тему. Если учесть, что «авангард» пришёл к нам из военной лексики, где им обозначается небольшой элитный отряд, прорывающийся на территорию противника впереди основной армии и прокладывающий ей путь, то эта аналогия вполне и вполне допустима. Но такое определение далеко не самое главное в характеристике творчества Ромина. Главное, что герои Антона Ромина творят свою жизнь, как умеют, как хотят, а не так, как учили. Этот краткий миг перехода из одной клетки в другую, возможно, и есть самый интересный. Потому что у него неизменная внутренняя свобода совпадает с жаждой всеобъемлющей раскрепощённости. Это редкое ощущение полноты бытия составляет главный смысл всей образной системы автора.

     Итак, долой границы между высоким и массовым искусством, которые наш автор легко размывает, используя всевозможные приемы и комбинируя темы и жанры, прежде всегда считавшиеся неподходящими для ее величества Литературы.

 

 – Готовясь к этому интервью, признаюсь, захотелось услышать мнения о тебе некоторых своих сокурсников по литинституту. Отзыв был предсказуемым: «Невозможно оторваться!» Но информации нашлось совсем немного. Почему не любишь говорить о себе с читателями?

– Говорить в форме интервью? Это очень скучно – вопросы и ответы, полужирным или курсивом… Я не прочитал ни одного интервью, ни с одним автором. Все, что я хочу знать об авторе, я считываю из его текста.

 

– Что является определяющим в образе Ромина?

– Для Ромина как автора важно быть честным, а не хорошим. Мне хотелось быть собой, откровенно описать себя, свое мироощущение, свою тогдашнюю компанию, своих знакомых, а это можно было сделать только «за глаза», под ником, никого не обидев, не привлекая особого внимания. Так я стал Роминым.

 

– Что обычно побуждает писать?

– Яркий образ, через который можно выразить свои мысли. Иногда я встречаю человека и думаю – вот герой, через которого я смогу сказать то и то… Возможно, если бы я раньше посмотрел некоторые фильмы или прочел некоторые книги, я не писал бы своего. Например, если бы я посмотрел «Стюарт: прошлая жизнь», вряд ли я писал бы «Мучу», несмотря на то, что это очень личная и близкая история. Просто есть произведения, которыми я доволен целиком, которые вбирают и мой опыт – персонального обобщения уже не нужно. В искусстве уже многое каталогизировано – нужно только найти соответствие. Правда, дело не всегда сводится к сюжету, иногда важнее выразить собственное осмысление пережитого, поэтому все мы – заложники повторяющихся сюжетов, герои бесконечных сериалов.

 

– Первый твой рассказ написан в 2009 (?) году. Изменил бы ты что-то в них теперь?

– Первый мой рассказ написан, конечно, не в 2009 году, а намного раньше. Просто многие из текстов потерялись на разных порталах, к этому времени уже благополучно закрытых, многие были отданы в добрые руки заказчиков и т.п.

То, что я собрал для себя, наверное, можно начать датировать 2008 или 2009 годом. Но тенденция обычная – в ранних рассказах больше азарта, в последующих – больше выдержки и работы над словом. Надеюсь, она не видна читателю, но она есть.

Моя школа была такой, что внимание обращали на крупные формы, на построение сюжета, а скрупулезности учит, как ни странно, малая форма, миниатюра, заметка, пост, твит. Некоторые вещи я усваивал в обратном порядке. Многому меня научила Сеть. Но это развитие нельзя проследить с 2009 года, для этого нужно брать совсем уж ранние работы, за которые сейчас мне просто стыдно.

 

– Кто из авторов гей-прозы тебе нравится?

– Некоторые нравятся. Геннадий Нейман, потому что он был первым реалистом, кого я читал по теме. (И он же сдвинул гей-литературу с рельсов реализма своими фанфиками). Витя Бревис, потому что писать так правдиво и емко, как он, очень сложно. Саша Волгин, потому что в его текстах есть душа, глубина и хороший, чистый стиль. Валерий Печейкин, потому что в нем, как ни в ком, отражается дух времени. Виталий Краних, потому что мастерски передает объемную драматургию жизни линейной прозой.

Не буду перечислять здесь друзей, в этом случае я субъективен и не оцениваю их критически, потому что знаю, какая история лежит в основе каждого произведения. Остальное я не читаю. Возможно, пропускаю что-то новое. Но мне кажется, я не являюсь целевой аудиторией всех этих текстов. К тому же есть жизненные ситуации, которые мне не близки, малопонятны. Впрочем, сюжет не так важен, сюжет всегда условен. Но стиль должен запоминаться. Вот так мне запомнился Макс Гаутц со своим «Петровичем» или Алекс Театр Но с «Плохой кармой». Эти авторы имеют собственную яркую манеру, их нельзя не заметить. А смысл каждый найдет свой.

 

– По мнению одного известного сайта, хэппи-энд в литературе сегодня – это всего лишь седая традиция Голливуда, где борьба добра со злом заменяется ироничным поединком бобра с ослом. Твои же герои в конце всегда обретают долгожданное счастье. Почему? Ты неистребимый оптимист или это не что иное, как широкий жест?

– Возможно, это широкий жест для героев, но не для читателей. Я прекрасно понимаю, что трагические финалы более реалистичны и выгоднее для автора – они западают читателям в душу, выжимают слезы, произведение лучше запоминается. Мы вообще сильнее реагируем на негативные эмоции, потому что эти реакции когда-то помогли человеку выжить. Ему нужно было знать, съедобен плод или им кто-то отравился и умер в конвульсиях, а вкусен он или не вкусен – вопрос второстепенный. Но поскольку я не стремлюсь выцарапать свое имя в памяти читателя, мне хочется сгладить шероховатое течение жизни светлой финальной полосой. Это не всегда получается, хэппи-энд – не изначальное условие моих текстов. Но если получается, я счастлив вместе с героями.

 

– Оскар Уайльд проникновенно и эротично описывал своего любимца – красавца Дориана Грея. Но ему было очень далеко до таких откровенных сцен, как у тебя. Думаешь, он многого не знал?

– Честно говоря, я мало где описываю своих героев. Я почти не описываю их внешность, мне хочется, чтобы каждый читатель видел их по-своему, раскрасил на свой вкус. Намного важнее для меня передать их характер, восприятие действительности. Мне кажется, везде у меня действует какой-то обобщенный герой – нечто среднее между мной, моими друзьями, людьми моего поколения, моего круга. Думаю, что и мои откровенные сцены не слишком откровенны.

 

– Одного своего героя ты оставляешь на время одного, без поддержки, чтобы дать ему возможность самостоятельно примириться с социумом. Много ли ты видел в жизни персонажей, сошедших с таких героических панорам?

– Это о «Глобальном похолодании»? Эта героическая панорама – наша жизнь. Этот герой – я. Эти правила – мой кодекс выживания. Судя по отзывам, которые я получил, многие согласны с первыми двумя главами и не понимают, зачем третья. Но третья глава и есть выход на светлую сторону. Только заботясь о других, человек начинает осознавать свою силу, свои возможности. Он перестает бороться с миром ради себя самого. Он начинает бороться ради другого. И он побеждает.

 

– Заставить себя сесть за стол, начать писать, изобретая каждую фразу, – это работа или нечто вроде маниакального состояния?

– Без маниакальности эта работа никогда не получится. Если нет вдохновения, ты смотришь на белый лист и не понимаешь, чем можно его заполнить. Другое дело, что большой текст – это серьезный, кропотливый труд, который заключается в тщательной разработке деталей, выписывании, вырисовывании нюансов, на это не каждый способен. К тому же время сверхскоростей меняет отношение к такому труду, он начинает казаться необязательным, даже излишним. Главное – передать сюжет, выразить какую-то свою идею, быстро, кратко, не утомительно для читателя, по возможности, иронично. Так что постепенно этот труд упрощается. Чтобы создать пост в Интернете, уже достаточно одной маниакальности.

 

– У тебя только на одном из сайтов более 35000 просмотров. Чем объясняется такая популярность, и как ты с ней справляешься?

– На этом же сайте, где я свою страницу уже закрыл, кстати, у других 150 тыс. просмотров и 200 тыс. просмотров. Так что моя популярность очень относительна. Объясняется она тем (притом, что я никогда не давал анонсов, реклам и не занимался никаким пиаром), что меня там нашли читатели, а не авторы. Обычно там читают только такие же авторы, которые учат других, как им правильно писать. Но, так или иначе, эта популярность никак не влияет на мою повседневную жизнь, меня не узнают, не берут автографы, не фотографируются со мной в обнимку, вприпрыжку, вприсядку. И это очень здорово.

 

– Правда ли, что, имея творческую профессию, человек горы может свернуть, лишь бы ничего не делать?

– Не знаю. Я люблю свою работу. И любил работу редактора в журнале. И даже люблю работу скромного и невидимого копирайтера заказных текстов. Я все делаю быстро, сдаю в срок, не затягиваю, не откладываю на потом. Если я себя не похвалю, кто же еще меня похвалит?

 

– Как известно, для самой «каверовой» песни ХХ века ''Yesterday'' Пол Маккартни сперва сочинил слова «Яичница, у тебя такие милые ножки». А сама песня называлась «Яичница-болтунья». Отсюда вопрос: задумываешься ли ты, какое будущее ждет твои произведения?

– Не задумываюсь. Уверен, что никакое не ждет. Все потеряется, как теряются в Сети миллионы других текстов – хороших и плохих. Для того чтобы сетевой текст остался на плаву, автор должен приложить много усилий – поддержать его участием в конкурсах, рекламой, множеством упоминаний на форумах, в соцсетях, в телепередачах, критических обзорах, везде и повсюду. Есть определенные правила, автор должен им следовать. И я сейчас даже не о тематическом ограничении. Никакой текст, даже на самую гетеросексуальную тему, не может просто так остаться в памяти читателей. Если автор хочет будущего для своих текстов, он должен его обеспечить, просто написать – недостаточно. Но лично меня безбудущность не волнует и не огорчает, я пишу ради самого процесса.

 

– То есть ты не заботишься о продвижении своего творчества к более широкому кругу читателей?

– Думаю, творчество нужно только одному человеку – творцу. Творчество – процесс совершенно самодостаточный. Мне трудно понять авторов, которые регистрируются со своими работами во всех-всех библиотеках, на всех-всех сайтах. Движет ими уже не творчество, а жажда того самого «будущего» – узнавания, славы, денег, дружбы, общения, знакомств, секса, чего-то такого, что к творчеству уже не имеет отношения. Мне тоже указывают, что я не оставил свои тексты в столе или тумбочке, а набрал печатными буквами и выложил в сеть, а потом кокетничаю, будто результат меня не интересует. Но, на самом деле, набрать и выложить – для меня уже результат, мне нравится, когда текст оформлен до летальной точки. Мнение читателей, по большому счету, мне безразлично, критика меня не волнует. Замечания я учитываю только в том случае, если текст написан на заказ для конкретного клиента, который мне платит и поэтому имеет право вносить коррективы. Во всех остальных случаях я полагаюсь только на свое вдохновение и свой вкус. И не интересуюсь, каков круг моих читателей, насколько он широк или узок.

 

– Что ты думаешь о своих упущенных возможностях?

– Думаю, что ничего не упустил, кроме раннего детства, когда мои возможности были ограничены условиями провинциальной жизни. Мне только жаль, что много лет я потратил на ненужные усилия, со старанием, с упорством, например, на учебу в аспирантуре, на работу, которая мне не нравилась, на карьерный рост в сфере, которая меня не интересовала. Но даже упущенным временем это нельзя назвать – это был мой опыт, мой путь взросления, познания мира, знакомства с людьми, с характерами. Без этого упущенного времени я не нашел бы себя.

 

– Как бы ты коротко охарактеризовал доперестроечное время?

– Как время лжи. Я мало его застал, но хорошо помню повсеместную ложь и показуху. В моем детстве уже никто из взрослых не верил в идеи коммунизма, но все продолжали играть в это, притворяться. И мы должны были притворяться пионерами, звеньевыми, командирами пионерских отрядов, дружин и т.п. Между собой высмеивали, а для учителей – имитировали какую-то деятельность, преданность, веру. И мы знали, что они тоже не верят и тоже имитируют. Самое гадкое состояние. Ложь и подыгрывание лжи. У меня нет никаких романтических воспоминаний об СССР. Во мне жива и память моего отца, фальшивого коммуниста, исправно платившего партвзносы, и память репрессированного деда, застудившего кровь в лагерях и страдавшего до конца жизни. Все это не очень хорошие истории.

 

– Что «племя молодое незнакомое», в самом деле, всегда лучше?

– Думаю, лучше. Оно впитывает все новое, оно не связано ограничениями и предубеждениями прошлого. Так должно быть. Если, конечно, это племя не становится жертвой политических и прочих манипуляций.

 

– Какой-нибудь любимый анекдот.

– Судят хирурга за изнасилование уборщицы. Судья ее спрашивает: – Как все произошло? – Ну, убираю я, значит, холл. Помыла пол один раз, потом помыла начисто, отполировала до блеска. И вдруг он сзади на меня набрасывается давай насиловать по-всякому. – Почему же вы не убежали? – Куда ж я по помытому???

 

– Чего ты боишься в жизни?

– Многое из того, чего я боялся, уже случилось. Кое-что даже оказалось не таким страшным. Теперь я боюсь того, что может случиться с моим телом, – болезней, слепоты, слабоумия, импотенции, то есть того, над чем я не властен.

 

– Есть один эпизод в фильме «Превратности любви», который я очень люблю. Там героиня Анджелины Джоли говорит: «Мой друг играет на трубе, в джазе. Просто класс. Я все время хожу слушать его. Одна мелодия мне очень нравится. Каждый раз он играет одно и то же, но совершенно по-разному. Как-то мы выпили, и мне захотелось поделиться с ним, что я чувствую, когда слышу его песню, его игру. Но он улыбнулся и сказал: Джоан, ты не можешь говорить о музыке. Говорить о музыке, все равно, что танцевать фильм». Вопрос: что в твоей жизни означает музыка или ты не танцуешь?

– К сожалению, ничего не означает. Я настолько туг на ухо, что даже песни ценю только за текст. Меня волнует только то, что я могу видеть, – живопись, драма, хореография, кинематограф.

 

– Что же такое любовь?

– Для меня это уважение. Если я не уважаю человека, если я не нахожу в нем ни одной черты, за которую можно его уважать, я никогда не смогу его полюбить, будь он хоть трижды раскрасавцем, мачо, секси и прочее.

 

– Из телефонного разговора в офис: – Как Вас зовут? – Жорик. – А отчество? – С такой зарплатой – просто «Жорик». А тебе сколько их нужно, так сказать, для счастья?

– Вопрос о финансах? Нужны, конечно. Я, разумеется, обеспечиваю себя, но многих вещей не могу себе позволить. Поэтому очень благодарен читателям и виртуальным друзьям, которые помогают, присылают подарки и «теплые» рецензии. Это необязательно, но всегда радует. Конечно, тексты, размещенные на моем сайте, были созданы для души, а не для зарабатывания денег, тем более приятно, если кто-то оценивает мои и свои эмоции от них так высоко.

 

– В свой день рождения раздаешь ли ты пирожки с малиной на работе или молишься, чтоб никто не вспомнил?

– Раздаю. На работе не отвертишься. Но были у меня и ДР, когда меня не вспоминали и не поздравляли, это не намного лучше. Печалит сам ход времени, не застолья или поздравления. В такие дни оглядываешься назад, хочется видеть в прошлом не только неудачи, но и достижения. Но я начинаю вспоминать и понимаю, что ход времени стер и достижения, и радость от этих достижений. Например, когда-то я победил в литературном конкурсе, не виртуальном, а еще бумажном, с живым жюри, мне вручили поздравительную доску, я сказал благодарственные слова, напился на банкете. Тогда это была очень большая радость, для меня двадцатипятилетнего. Мне казалось, что за ней последует такое же невероятное продолжение. Теперь я даже не знаю, где пылится та доска, не потерялась ли она при переездах. В молодости у нас такие завышенные ожидания, что «несбыча мечт» портит самые лучшие дни. Впрочем, не знаю, почему обобщаю. Может, это только я требовал от жизни всего запланированного по списку, может, только я так изматывал себя достижением недостижимого.

 

– Какую суперспособность ты хотел в детстве получить?

– Суперспособность? Мне не хватало даже обычных способностей, которые были у других детей! О суперспособностях и мыслей не было. Я рос в глубинке, никаких секций, развивающих кружков, ничего такого. У меня нет музыкального слуха. Я не умею плавать. Про «летать» даже не задумывался. До пяти лет я играл с дедом в шахматы, но сейчас даже не помню названия фигур. Так что я еще и утратил какие-то из способностей, приобретенных в детстве. И потом, взрослея, я хотел только одного – чтобы у меня были обычные способности: легко общаться с одноклассниками, веселиться, увлекаться девчонками. В пятнадцать лет я начал курить, чтобы быть, как все. Из домашних никто не курил, но я отстаивал это свое право, как невесть какую способность. Если говорить о себе теперешнем, то я хотел бы получить суперздоровье, перемещаться в пространстве, спасать людей, иметь несколько неразменных миллиардов, возможность умереть по собственному выбору и желанию. Остальное приложится.

 

– Как ты считаешь, почему, даже спрятавшись за монитор, человек все равно заводит себе клонов? Некоторые даже изловчаются вызывать своего клона на диспут.

– Да, знаю такое. Но человек многогранен. Иногда ему мало одного образа, чтобы выразить себя. Если клоны созданы не для саморекламы, не для травли других авторов, это явление можно только уважать. Диспут с клоном тоже легко объяснить. Автор хочет сказать о себе что-то такое, о чем его не спросит никто из посторонних, спросит только его вторая (третья, четвертая) натура. А кто похвалит автора лучше его клона? А кто пожурит по делу? Хахаха. Ты же знаешь творческих людей, Таня! Что ж ты такое спрашиваешь? Это норма.

 

– Как ты относишься к людям, довольствующимся «несистемным образованием»?

– Я за системное образование. Особенно, если человек пытается быть профессионалом в своей сфере. Понятно, что по определенным причинам оно не всем доступно. Но систематизированные знания составляют прочную основу нашего мировосприятия, а несистематизированные вываливаются в самых неподходящих случаях, как кирпичи криво построенных зданий. Знаю это по своим знакомым, которые вдруг начинают рассуждать о том, какие  политические партии существовали в Англии, или о том, что Пушкин писал ямбом. По мне, так эти знания должны лежать глубоко в подкорке, демонстрировать их просто совестно. Демонстрировать можно только свое, созданное на этой основе.

 

– Что вызывает твое гневное «Доколе?!»

– Олбанский язык, неуместные старославянизмы. «Доколе?!» тут вполне уместный. Я не терплю никаких «ибо», «ежели», «покуда», «поелику» и т.п. Для того чтобы употреблять их в современном тексте, нужна нешуточная мотивация. Превращать старославянский язык в новый сетевой-форумный – дурной тон, по-моему. В общем, я против злоупотреблений. Частое использование любого художественного приема, даже той же иронии, сводит его значение на нет.

 

– От персонажа Данилы Бодрова мы теперь знаем, что «сила в правде». Как часто ты отходишь от правды в жизни и в творчестве?

– Я как раз не уверен, что сила в правде. Много раз я видел правду попранной и угнетенной. В жизни я правдив, но не ощущаю своей силы. Я не совершаю ничего предосудительного, но чувствую себя виноватым уже только потому, что поступаю по-своему. Я знаю, что за мной правда, но это не делает меня счастливым, стойким, уверенным в себе. Это заставляет меня страдать – за свою правду.

В творчестве я правдив, но не без художественного вымысла. Творчество невозможно строить на одной правде, я создаю далеко не канцелярские тексты. Но думаю, что главную правду я не искажаю.

 

– Как дружеские отношения перерастают в большое чувство?

– Не знаю. У меня ни разу не перерастали. Дружеские остались дружескими. Я дружбой очень дорожу, сексом ее не порчу.

 

– Чем тебя можно огорошить и сбить с толку, чтоб от растерянности ты наплёл с три короба. Вопросом о личной жизни?

– Ты не собьешь меня с толку, потому что мы не в прямом эфире.

 

– Хочется закончить сказкой о богатыре, который мог запросто человека одной рукой поднять, а вот рассмешить – уже нет. Все потому что старый стал… Антон, никогда не болей, не старей и никуда не сворачивай с дороги. Потому что ты – в авангарде.

– Спасибо, Таня, за дружескую беседу и пожелания! Мое мнение об интервью резко изменилось. Ребята, когда вас расспрашивают, это может быть приятно.

 

24.07.2014 г.