ШУТКИ ПРО ГЕЕВ

 

-1-

            Мне захотелось ему понравиться.

            Вдруг. Все это случилось вдруг.

            Вообще я не люблю корпоративы, которые проводят у кого-то дома, чтобы уничтожить пофигистский корпоративный дух и окрасить попойку задушевностью и доверительностью. Вот кухня для посиделок, вот лоджия для перекуров, вот наша спальня, хи-хи, вот прихожая с новой мебелью. Не хочу. Для меня это не сочетается, легкость пьянки не объединяется с чьей-то новой мебелью или хлебницей ручной работы.

            Но я участвовал. Почти не пил. И вдруг заметил его – в кривом луче «светильника в виде цветущей ветки, который удалось купить не очень дорого, но при доставке чуть не разбили». Сколько информации и чужих вещах, сколько! Я даже о людях не хочу столько знать.

            У него были светлые волосы и очень темные брови. Я стал приглядываться. И волосы выглядели не осветленными, и брови не накрашенными. Это было странно. Раньше бы сказали, что такая внешность выдает породу, но я не склонен ценить людей за породу, я сам чувствую себя беспородным, которого пригрели за верность и аккуратность.

            Глаза у него были карие. Или мне так показалось. Скромненький пиджачок, джинсы. Джинсы? Я отвернулся, чтобы не прилипать взглядом. Взял бокал с коктейлем, но не пил. Джинсы? Да, обтягивающие темно-синие джинсы. Он… Кто он? С кем он? Чей он? Для чего он вообще на нашем корпоративе?

            Мне захотелось понравиться ему, как нравятся друг другу люди до двадцати пяти лет, – не в результате тщательно спланированных стратегических шагов по завоеванию, а под воздействием импульса, когда в этом импульсе сразу сто желаний: общаться, встречаться, раскрывать друг другу тайны, целоваться, заниматься любовью, никогда не расставаться…

            Но я зацепил взглядом свое отражение в зеркале. Нет. Никакого импульса быть не может. Выглядел я плохо. За сутки до этого меня рвало – жестко, почти всю ночь, так, что я устал от вкуса желчи во рту и вида унитаза перед глазами. И не от алкоголя, как можно предположить при первом взгляде на меня. Просто выпил не ту таблетку от боли в спине (то есть еще за сутки до этого у меня адски болела спина). В аннотациях к некоторым лекарствам указывают не все возможные противопоказания, наверное, чтобы сделать больному сюрприз. Я не знал о сюрпризе и не сразу понял, что ту таблетку принимать не следовало. Я еще успел поесть в кафе. А уже после обеда накрыла аллергическая реакция – невозможность дышать, видеть, слышать, говорить. Для спасения в этом случае мне не нужна скорая помощь – мой организм спасается сам, даже от того, от чего можно не спасаться. Открылась рвота. Пришлось брать такси с работы до дома, а живу я далеко. Несколько раз я просил таксиста остановить машину и выпустить меня на обочину. Дома меня колбасило всю ночь, на утро я был серо-зеленого цвета, но боль в спине прошла, то есть таблетка успела-таки подействовать. Вечером следующего дня случился тот корпоратив.

            Из чужого зеркала в чужой квартире смотрел на меня человек нездорового вида, с мумифицированным лицом, с запавшими щеками, который держал в руке бокал с коктейлем и щурился от едкого мерцания «светильника в виде цветущей ветки». Импульс был невозможен. Оставалась надежда на стратегические шаги.

            Увлекшись этой надеждой, я забыл, что я не такой и уже давно так не поступаю. Я пересел к краю стола – поближе к объекту моей внезапной страсти. Сам объект страсти терся около нашей репортерши Вероники и вертел в руке сигарету – собирался то ли пригласить Веронику на лоджию, то ли сбежать от нее подальше. За столом Лешка и бухгалтер Борис Андреевич рассуждали об отечественных газовых шейхах – в основном в нецензурных выражениях, выдававших зависть простого служащего. Я пытался услышать, о чем говорят Вероника с объектом.

– Я тогда еще была замужем... – донеслось до меня.

            Нужно было срочно переломить ситуацию. Для этого я сделал все возможное. Я тоже достал пачку, качнулся на стуле, закинув руку с сигаретой в направлении объекта страсти, и сказал громко, будто бы обращаясь к Лешке или Борису Андреевичу:

– Когда я работал советником при Министерстве иностранных дел и жил в Марокко…

            Я никогда не работал советником при Министерстве иностранных дел и никогда не был в Марокко, но написал о Марокко так много, что вполне могу говорить, что был. Борис Андреевич посмотрел на меня непонимающе. Я оборвал фразу и сделал утомленное выражение лица, словно продолжать было бессмысленно. Но это подействовало. «Советник», «Министерство иностранных дел», «Марокко» и «жил», – подействовало все сразу.

– Идешь курить? – обратился ко мне объект страсти.

– Да, пойдем, – согласился я быстро.

            Вообще-то я не курю, но ситуации бывают разные. Лоджия оказалась крохотной. На полу стояли горшки с кактусами.

– Не наступи, – предупредил я, – уколешься.

– Да, Лена здесь опунции разводит, – сказал он о хозяйке квартиры.

– А ты наблюдательный!

– Просто знаю. Я ее брат. Зашел вот в гости. А тут вечеринка.

            Мы закурили. Каждый от своей зажигалки, без романтики.

– Саша, – представился брат.

– Гена, – кивнул я.

– Так что в Марокко?

– Да… тоже опунции.

            Я как-то растерялся. До этого я видел в объекте страсти постороннего, совершенно чужого человека, словно он мог быть пришельцем с другой планеты. Но внезапно он оказался своим, из той же каши, братом взбалмошной литредакторши Лены.

– Я недавно институт закончил, – бодро продолжал Саша. – На инженера-электрика выучился. Юмором увлекаюсь.

– Чем?

– Юмором. Шутки пишу. На передачи езжу, на конкурсы.

            Я немного завис. Объект моей страсти вовсе не хотел быть таинственным инопланетянином – он был вполне общительным, раскованным малым, стремящимся в медийное пространство со своим контентом – юмористическим (по его представлению).

– И получается? – спросил я неопределенно. – Смеются?

– Да, но от настроения многое зависит, то того, как исполню. Иногда хороший текст, а прочитать не могу, что-то стопорит.

– Я даже анекдот рассказать не могу, – кивнул я.

– Расскажи анекдот, – засмеялся он. – Ты не помнишь или не умеешь рассказывать?

– Не помню. Не запоминаются почему-то. Ржевский… Наташа Ростова… Ржевский.

            Он снова захохотал.

– А ты наверно классно в телике выглядишь. Ты красивый, – сказал я зачем-то.

            Он не насторожился, воспринял как должное.

– Но этого мало. Еще нужно уметь рассказывать анекдоты.

            Я больше не хотел понравиться ему, ощущение легкости и дерзкого приключения прошло. Меня стало тянуть вниз с лоджии.

 

-2-

            А потом объект моей страсти пришел на работу. Не ко мне на работу, конечно. К Лене на работу. Просто до этого, проработав пять лет вместе с литературным редактором Леной, я не знал, что у нее есть брат Саша. Муж Димочка, да. Брат Саша – точно нет. Она почему-то утаивала от общественности человека, который желал быть публичным, которому нужны были лайки и поддержка.

            Брат Саша сначала сунул голову в наш с Лешкой кабинет, а потом вошел целиком и заулыбался.

– Это я к Лене заскочил.

            Лены среди нас не было. Лешка, не зная его и не желая знакомиться, снова уткнулся в верстку.

– Это Саша, брат Лены, – представил я все-таки.

– Ок, – сказал Лешка не оборачиваясь.

            Саша смотрел на меня немного удивленно. Я как оптимист сразу решил, что выгляжу намного лучше, чем на корпоративе, и он просто не может меня узнать.

– Выучил какой-нибудь анекдот? – спросил он.

            Лешка оглянулся, окинув нас обоих взглядом. Все было странно. Саша явно хотел продолжить с того места, на котором мы остановились, но продолжать было нечего.

– И кем тут работаешь? – спросил он.

– Выпускающий редактор, – сказал я.

– Серьезно, – кивнул он.

            Я пожал плечами.

– А я хотел, чтобы ты мой текст посмотрел. С точки зрения грамматики. Если тебе не сложно.

– Какой текст? Шутки?

– Да.

– Сейчас?

– Ээ, нет, когда-нибудь после работы.

            Мне оставалось согласиться. Саша стал прощаться.

– Запал на тебя, – прокомментировал Лешка после его ухода, по-прежнему глядя в экран. – Иначе Лену бы и попросил.

– Ну, может, стесняется ей показывать… ммм… свое творчество.  

– Будет у тебя юморист.

– Не думаю.

            Мы закрыли тему.

---

            На следующее утро до прихода Лешки в кабинете меня ждала Лена.

– Гена, ты только не обижайся, я против тебя ничего не имею. Но Саша не придет. Я сказала ему, что ты можешь плохо на него повлиять. Нужно было его предупредить. Он же не знал…

– …что я могу плохо на него повлиять?

– Ну да!

            Лена из тех людей, которые убеждены, что сексуальной ориентацией можно заразиться. Именно они верят в страшные истории о том, как подлые геи совращают наивных натуров, лишая их потенциальных жен и детей. Может, они сами и придумывают эти истории, не знаю.

– Ок, – сказал я, как Лешка, и пожал плечами.

– Ты же не обижаешься? – спросила Лена еще раз. – А то не хочется конфликта на работе.

– Нет. Ты все правильно сделала. Ему нужно знать.

            Она вернулась к себе. Я стал листать папку номера. Мысли разбегались. Конечно, я ничего не планировал с Сашей, но было обидно. К тому же не хватало обещанного рекламного блока на разворот, и нужно было разбираться с рекламным отделом – торопить и пугать последствиями.

            Лешка, конечно, не забыл поинтересоваться вечером, куда пропал мой юморист.

– Не придет. Теперь он предупрежден и вооружен.

– Так он не знал? – удивился Лешка. – Я подумал, у вас шуры-муры, конфеты-минеты. 

– Нет, он не знал.

– Блок так и не прислали? – Лешка вернулся к работе.

            Вообще у нас хороший коллектив. Все свободны, все по-своему правы, все на своей волне. И хорошо, что разговор с Леной не перерос в спор, а спор – в скандал. Но осталось такое впечатление – сожаление об импульсе что ли. Об импульсе, которого не было.

---

            Конечно, блок мы получили. Весна – после того корпоратива в честь 8 Марта – стала набирать силу, тротуары потекли, воробьи зачирикали. Все повально заболели гриппом, кроме нас с Лешкой. После сдачи номера можно было расслабиться, и мы сидели в инете, практически молча, изредка перебрасываясь цитатами из паутины. Лешка пытался найти новую съемную квартиру дешевле прежней, которая не нравилась его девушке. Но все варианты было намного дороже, он высылал ей фотографии интерьеров, а она отвечала по скайпу, что эти квартиры еще хуже.

– Головняк, – комментировал мне Лешка.

– Давай за город, как я.

– Катя не хочет. Маршрутками трястись потом.

            Кто-то постучал в дверь и покашлял в коридоре. Лешка крикнул, чтобы «входили и не мяли там яйца». Вошел Саша.

            О, как только Лена ушла на больничный, объявился ее предупрежденный и вооруженный братец. Выглядел он при этом растерянным и безоружным.

– Я поговорить хотел, – сказал он мне, но посмотрел на Лешку. – Выйдем?

– Нет, говорите тут, мне же интересно, – сказал Лешка.

            Мы вышли. Говорить было не о чем, я оперся о перила лестницы, взглянул на его профиль – слишком красивый, чтобы быть реальным. Саша замялся.

– Ты не подумай, что я испугался как бы… Просто не знал, как с тобой связаться, а приходить сюда, Лену нервировать, не хотел.

– Ясно, – кивнул я.

– Ты Лене как бы не нравишься, – добавил Саша. – Но я хотел тебя увидеть.

– Ради текста? – спросил я.

            Саша отвернулся, посмотрел в лестничный пролет.

– Да. И просто скучно. А тогда было так… непонятно. Прикольно.

            После слова «прикольно» сделалось нестерпимо грустно. Я тоже смотрел вниз, словно пытался охватить взглядом все истории, начинавшиеся «прикольно» и закончившиеся пустотой.

– Но, Саша, я не буду тебя соблазнять, – сказал я честно.

– Почему «но»? Ты думаешь, я этого хочу? – вскинулся он.

– Думаю, да.

            Он сделал шаг назад.

– У меня девушка есть. Постоянная! Уже четыре года!

– Очень хорошо.

– Ира!

– Очень хорошо.

– Ты мерзкий! Высокомерный! – продолжил вдруг он. – Уверен, что у тебя вообще друзей нет, одни пидоры!

            Развернулся и пошел прочь. Я вернулся в кабинет.

– Наверное, в старой квартире пока останемся, – сказал Лешка.

 

-3-

            Больше я его не искал.

            Нет, я и раньше его не искал. Разве что мысленно. И не его. Я искал импульс, но импульс – плохой сигнал, когда тебе не двадцать пять лет. Нет времени на импульс, нет условий для импульса, нет смысла в импульсе. Импульс лучше сразу подавить, убить и похоронить.

– Все мои бывшие могли бы дружить, – рассуждал я наедине с Лешкой. – Вот сейчас почему-то представил. Ведь это тщательно отобранные, во многом похожие люди. И если бы только они были знакомы между собой…

– Была бы отличная футбольная команда, – закончил за меня Лешка. – Одиннадцать человек наберется?

– И не раз, – вынужден признать я.

– Тогда у меня был бы клуб топ-моделей, плюс несколько страхолюдин из школы.

– Но коллег не считаем, – предупредил я. – Даже если они хорошие люди.

– Можно и считать, я тоже отбор проходил, собеседование, – вспомнил Лешка.

– Но не со мной.

– Нет, не с тобой. Тетка до тебя была.

– Наталья Ивановна.

– Да, она. А ты бы меня взял?

            В это же время Лешка писал в скайпе своей Кате.

– Думаю, да, ты красивый. И хороший дизайнер.

– О, спасибо. А я бы тебя в клуб топ-моделей не взял.

– И я не удивлен.

– А мы переезжаем все-таки. Катя сама нашла квартиру.

– И сама будет ее оплачивать.

– Если бы!

---

            Было хорошо. Мы сидели, болтали, ничего не подозревали, не ощущали никаких дуновений судьбы в воздухе, мы бесчувственные чурбаны, не иначе. Потом нам объявили о назначении нового шеф-редактора. То есть бухгалтерия, отдел кадров, журналисты и редакторы знали об этом раньше, а мы с Лешкой узнали в последнюю очередь.

            В нашем издательстве шеф-редактор, в общем-то, номинальная, представительская должность. Этот человек посещает мероприятия, общается, рекламирует своим видом наше издание, в котором участвует постольку поскольку. На моей памяти сменилось уже три шеф-редактора, последним была очень симпатичная голубоглазая блондинка двадцати восьми лет – Эвелина Эдуардовна. Но вот в холдинге снова произошла какая-то рокировка, ее отозвали в столицу, а нам спустили Виталия Владимировича.

            Новость не удивила. Виталий Владимирович, конечно, во многом уступал Эвелине Эдуардовне, ему было больше сорока, свободные брюки и рубаха навыпуск не могли скрыть его немодный живот, при общении с подчиненными он не улыбался так лучезарно, как Эвелина, но, кажется, он не собирался копать глубоко – обходился без вопросов и назиданий. В общем, его появление в кабинете Эвелины не слишком нас обеспокоило.

             Главный редактор Марина Алексеевна, а с ней и Лена занимались обычной работой, все отделы делали то же, что и до кадровой замены. Даже мы с Лешкой спокойно верстали новый номер, как вдруг Виталий Владимирович вызвал меня для личной беседы.

            До этого, честно говоря, мы виделись только на общей планерке в честь его назначения и несколько раз мельком в коридоре. Он не знал меня лично, никаких претензий мне не высказывал, начать увольнения с моей персоны не мог. И я как оптимист решил, что он наслышан о моей прекрасной работе, о том, что только благодаря мне издательство не выбивается из графика и каждый месяц успевает вовремя сдать номер в печать, и хочет меня поощрить. Само поощрение представлялось мне смутно. Кабинет шеф-редактора был на том же этаже, что и наш с Лешкой, дошел я быстро, не успев даже толком представить это «поощрение». Рисовалась в воображении премия, потом – перевод в столичное издательство, потом сразу – путевка в жаркие страны, на все лето. Я не стал долго раздумывать и вошел.

            Виталий Владимирович сразу застегнул верхнюю пуговицу рубахи и поморщился. Я поздоровался как можно дружелюбнее. Он кивнул, не подавая руки, и лицо стало угрюмым. Я так настроился на поощрение, что смотрел на него недоуменно.

– Геннадий Петрович…

– Можно без отчества, – сказал я.

            Он совсем скривился.

– Да, Геннадий, мы не знакомы, я человек здесь немного… посторонний. Пока что. Но, конечно, стану. Собираюсь стать своим. В определенной степени. Для коллектива.

            Он говорил так отрывисто, что мне хотелось ему помочь, но я никак не мог догадаться, к чему он клонит.

– И это, конечно, очень неприятный разговор. Не хотелось бы с него начинать…

            Я совсем растерялся.

– Но, как говорится, раз уж это необходимо. Дело в том, что техника… компьютеры и… даже принтеры, и факсы в этом офисе очень устарели, давно не обновлялись, как я понимаю, и требуют постоянного ремонта.

            Я уставился на него с еще большим недоумением.

– Из-за этих поломок сотрудники вынуждены обращаться к мастерам, что вызывает задержки в работе, и это конечно недопустимо, особенно в условиях дедлайна.

– Но это не я все испортил! – попробовал пошутить я.

– Что?

– Просто пытаюсь понять, как я в этом замешан.

            Виталий Владимирович посмотрел на меня так, что мне внезапно сделалось холодно и жаль себя.

– Нашему издательству нужен сисадмин на постоянную должность, – продолжил он. – И мы решили принять на работу Александра Пахомова, брата, как вы знаете, Елены Викторовны…

            Ситуация стала проясняться.

– А, Сашу, – кивнул я.

– Так вот Елена Викторовна просила меня провести с вами предупредительную беседу. Хотя это, конечно, чрезвычайно неприятно, у нас демократическое общество, мы все толерантные люди. Но если ваше поведение требует такой корректировки…

            Я вдруг почувствовал себя так, будто снова съел ту таблетку, что и перед корпоративом.

– То есть мне уволиться? – спросил прямо.

– Нет, вы неправильно меня поняли, – отступил Виталий Владимирович. – Вашей работой все довольны. Просто не нужно влиять на молодого человека своим личным примером.

– У Лены мозги вообще набекрень? Как это возможно? Не разговаривать с ним? Не давать ему чинить мой компьютер? Я его едва знаю. Он мне не интересен. У меня своя, сложившаяся жизнь.

            Виталия Владимировича снова перекосило.

– Да, это ваше личное дело, конечно. Посвящать никого не надо. Но я должен учитывать мнение коллектива. Отслеживать внутренние, так сказать, подводные течения.

            Я хотел сказать, из каких нечистот состоят эти течения, но не стал, просто вышел из кабинета.

 

-4-

            И, конечно, когда я вышел – в общем-то без повреждений и ущерба, разве что для своей гордости, – мне нужно было остановиться, подумать, посчитать до ста, до двухсот и обратно, успокоиться. Но я не остановился и не успокоился. Я толкнул дверь в кабинет редакторов и сказал с порога, не подбирая эвфемизмов:

– Блядь, Лена, нахуя такое делать? Человек только приехал, ничего о нас не знает, нашу работу не представляет, а ты пошла и объявила ему, что я тут угрожаю выебать все стадо или, что тут у вас, курятник?

            Лена вскочила, задергалась по кабинету, и только тогда я заметил на обычном месте Марину Алексеевну.

– Гена, не надо, – попросила та утомленно. – Не кричи, у меня мигрень второй день. Что за разборки у вас? На тебя это не похоже.

– Саше нужна работа! – выкрикнула мне Лена. – Он никуда не может устроиться! Я хочу ему помочь. И защитить его!

– От меня? Да нахер он мне нужен, скажи?

– Прекратите оба! У меня второй день голова трещит!

– Курица безмозглая!

– Пидор! – ясно прошипела Лена.

– Только попробуй еще раз меня впутать, тупая тварь!

            Вообще-то в нашем издательстве никогда не было скандалов. Это первый. Ничего не добившись от Лены, я вернулся к Лешке и в сердцах пересказал ему всю историю.

– Да, ты такой, – согласился Лешка. – Вываливаешь тут гениталии. Всех соблазняешь. Хватаешь мужиков за задницы. Нового Шефа хоть облапал?

– Хоть ты помолчи. Вообрази только, как все глупо!

– Ну, по большому счету, Шеф дурак, мог бы заткнуть Лену, а не начинать выяснения.

            Лешка был на моей стороне, но мне не стало легче. Тем более что ожидалось нечто еще более ужасное – появление этого Саши на работе, его мелькание по коридорам и кабинетам, слежка Лены, перешептывания свидетелей и соучастников.

            Вот к чему может привести простой импульс.

---

            Ночью я почти не спал, а наутро мне стало ужасно стыдно. Я не знал, как появиться на работе. Я назвал Лену и «блядью», и «тупой тварью», хотя, конечно, не хотел. То есть хотел, но только для того, чтобы она поняла меня.

            Я явно выбрал не те методы. Злость сбила меня с толку. С большим трудом я заставил себя приехать в офис и заняться какой-то текущей работой. Но мысли не улеглись.

– Как думаешь, перед Леной нужно извиниться? – спросил я все-таки у Лешки.

– Чего?! – обалдел Лешка. – Ты что? Это зачем еще? Пусть не лезет, куда не просят.

– Но мне как-то гадко.

– Сходи поблюй. И не вздумай даже позориться с извинениями.

– А перед Шефом?

– Ты и его обматерил?

– Кажется, нет. Но объяснить ему…

– Ни в коем случае!

            Я еще подумал.

– Но Лену я все-таки оскорбил.

– Заткнись! – оборвал меня Лешка.

            Вчера мне было обидно только за себя, через день стало обидно за Лену и злосчастного Сашу, которого вообще никто не домогался.

            После обеденного перерыва, возможно, сытно и вкусно отобедав в кафе, в кабинет вошел Шеф.

– Ну как? Сегодня все тихо? – спросил как бы в шутку.

– Я хотел изви…, – начал было я.

– Вы верстку проверять будете? – перебил Лешка. – Треть номера собрана.

            Виталий Владимирович покосился на экран.

– Нет, в другой раз. Просто хотел узнать, как обстановка.

– Была рабочая, пока вы не пришли, – отрезал Лешка и отвернулся.

            Виталию Владимировичу ничего не оставалось, как убраться из кабинета.

– Мутный какой-то, – прокомментировал Лешка. – Может, из ваших?

– Думаешь, все наши такие мерзкие? Спасибо.

– То есть не похож на вашего, – понял Лешка. – А Саша?

– А Саша похож.

– С Сашей даже мне все понятно. Но Шеф как-то косо на тебя поглядывает. С чего бы, как думаешь?

– Думаю, что в некоторых фирмах прослушку устанавливают, чтобы знать, что сотрудники о руководстве говорят.

– Параноик!

---

            На следующий день вышел на работу Саша. Я понял это по скрипу передвигаемой техники. Я почувствовал, как заскрипело что-то внутри меня – самым дурным предчувствием из всех дурных.

            Потом я увидел его в коридоре и отвернулся. Потом увидел снова, спрятался за угол и поспешил сбежать в кабинет.

– Его с Леной рядом посадили, стул в углу поставили, – сообщил Лешка. – Места нет в кабинете, там же Марина Алексеевна с мигренью.

– Маразм!

– Полный.

            Мы обходились без админа. Админ тут ничем не поможет. Техника не новая, но инет и на такой работает. Конечно, в игры онлайн не поиграешь, но особо и некогда.

            Потом Саша все-таки открыл нашу дверь и промямлил из коридора:

– Здравствуйте. Я должен спросить, нет ли у вас проблем с техникой.

– А входить к нам нельзя? Здесь прокаженные? – сразу накинулся на него Лешка.

            Я понял, что Лешка его ненавидит. И все так глупо, так неправильно, так запутано, как бывало только в детстве, когда ты не сделал ничего плохого, а тебя в чем-то подозревают. И друзья уже разделились на два лагеря, за тебя и против тебя, одни тебя  поддерживают и подбадривают, объявляют войну другим, а ты даже не можешь оправдаться, потому что не знаешь, в чем виноват, и потому что твои оправдания – лишние, никому не нужны, всем нравится сложившаяся ситуация вражды.

– Оставь его, – сказал я Лешке.

– А то опять побежит жаловаться Лене, а Лена – стучать Шефу.

– Я никому не жаловался, – сказал Саша из коридора.

– Оставь его, – повторил я.

            А потом я оглянулся. Саша стоял, держась за ручку двери, в джинсах, в мятой рубашке, сам мятый, взъерошенный. Гладко выбритый, но не свежий – потертый, пыльный.

– Мне просто нужна была работа, – сказал он мне одному.

– Никто не сомневается, – ответил Лешка. – Но работай свою работу подальше от этого кабинета. Нам проблем не надо.

            Когда Саша исчез, я обернулся к своему защитнику.

– Ты тоже чувствуешь себя геем?

            Лешка только хмыкнул.

– Скажи об этом Кате. Пусть губу на меня не раскатывает.

            Но мне не было смешно. Вообще.

 

-5-

            После этого началась напряженка. Сгущенка. Тягучка. Не выйди в коридор. Не столкнись с ним в кафе. Не наткнись на него – не дай Бог – в туалете. Не знаю, чем он занимался все это время. Возможно, что-то ремонтировал. Возможно, изображал какое-то подобие деятельности. Я не интересовался, в течение двух недель я видел его только мельком, случайно, один раз – просто из окна.

            Мы сдали очередной номер. Техника не подвела, как не подводила и раньше – без усилий админа. И мне казалось, что началось что-то непонятное, когда все избегают всех, а в то же время должны делать какое-то общее дело, общаться, обсуждать, договариваться. Шеф снова вызвал меня в кабинет и спросил, все ли нормально.

– Снова Лена нажаловалась? – спросил я в свою очередь.

– Нет, ничего такого, – ответил он.

            Больше мы не разговаривали. Все планировали летние отпуска, подступала жара, кондиционеры обдавали душным холодом.

            Однажды утром, до прихода Лешки, Саша все-таки выследил меня у кабинета и вошел следом.

– Так и не поговорим?

            Он пригладил волосы и одернул футболку.

– Ты сердишься? – спросил снова. – Извини за Лену. Я просто хотел к вам устроиться и попросил ее помочь.

– Я не сержусь, – сказал я. – Надеюсь, ты доволен работой.

– Да. И нет.

            Он сделал шаг ко мне, потом отступил.

– Я просто хотел…

– К нам устроиться, ты уже говорил.

– Да. Чтобы видеть тебя… изредка. Просто так. Общаться иногда. Ходить на перекуры. Дружить. Но Лена… так все испортила. Так все…

– Испортила. Да. И если мы будем общаться, испортит еще больше.

            Он все-таки сделал шаг ко мне.

– Но… что же делать?

            Мне стало ужасно жаль его. И себя. И того, что могло бы быть между нами. Того момента на корпоративе, который стерся так быстро. Я подумал, что я и сам почти стерся. Я не чувствую себя собой, словно у меня нет половины лица или не хватает каких-то частей тела. К счастью, вошел Лешка, и Саша скользнул за дверь.

– «Общаться, дружииить», – проблеял Лешка мерзким голосом.

– Подслушивал?

– Ага. Увидел, как он мнется у входа, поджидает. И что ты думаешь?

– О чем?

– Мальчика просто нужно выебать, – подсказал Лешка.

– Ну вот и займись.

– А с тобой что случилось? Лена охоту отбила?

            Я посмотрел на него без улыбки.

– Я не могу. Не в Лене дело. Нет прежнего азарта.

– Но он тебе нравится? – уточнил Лешка.

– Нравится. В нем есть что-то беззащитное, и дерзкое, и робкое, и подлое. Мне кажется, он очень хорошо знает, чего хочет, и ради своих желаний готов на многое, хоть и притворяется наивным и бесхитростным.

– И это тебе нравится?

– Да. Он для меня что-то вроде ваби-саби.

– А, японская кухня, – отмахнулся Лешка. – Не ем такое.

            Мы занялись работой, но я знал, что он где-то поблизости. Что все, что я чувствую к нему, переходит совсем в другую категорию – чисто пространственную, когда между нами стена, стол или чужой кабинет, а не совершенно разные наши жизни. Мне не нравилось это перетекание метафизики в физику, это измерение противоречий метрами расстояний, децибелами шумов, омами сопротивления. Все было не то, не обо мне.

            И еще я думал о том, что просто постарел. И признак этого старения – не боль в спине, которую я, наконец, победил правильными тренировками, а желание наблюдать – не приближаясь, не влюбляясь, не заваливаясь в постель с каждым, кто хоть немного кажется привлекательным. Желание созерцать молча. Умение принимать красоту и уродство, искренность и подлость, не отделяя их друг от друга.

            Потом пространство между нами схлопнулось. Он ждал меня – вне офисного здания, на пути к станции метро. Я невольно огляделся по сторонам.

– Мы как революционеры…

– Почему? – спросил он.

– Потому что сейчас пойдем расклеивать листовки.

– Листовки?

– Ты больше не пишешь юмор?

– Нет.

– Шутки про геев?

– Нет. Не до шуток.

            Он опустил голову, и мы пошли молча.

– Хочется, чтобы все было просто, – сказал он.

– Для меня все просто.

            Мы вместе ехали в метро, и я не спрашивал, куда он собрался. На конечной станции мы вышли, поднялись наверх, я занял очередь на пригородную маршрутку, он встал рядом. За нами заняли.

– Ты за городом живешь?– спросил он.

            Я кивнул.

– Не пригласишь в гости?

– Не сегодня. Я должен предупредить, что у нас будут гости.

– Кого предупредить?

– Партнера.

– Партнера? Твоего партнера? Разве… такое бывает?

– Да, мы вместе живем.

– А что… соседи говорят?

– Ничего.

            Он переступил с ноги на ногу.

– А почему ты не сказал? Все… знают? На работе? Лена?

– Не все, – сказал я. – Не Лена.

            Он умолк.

– И давно вы вместе?

– Три года.

– Он старше?

– На семь лет.

– Тоже на работу ездит в город?

– Нет. Он дома работает.

– Айтишник?

– Художник. Картины рисует. Потом продает.

– И что рисует?

– Разное. Птичек в клетках. Гроздья винограда. Цветы.

– Серьезно? Ты не разыгрываешь меня?

– Зачем мне это? Как-нибудь приедешь, посмотришь. Можешь купить.

– Тебе нравится?

– Картины?

– Нет. Это все?

– Нравится. Я этого хотел. И сбылось.

– Понимаю, – он кивнул. – Но ты мог предупредить меня. Чтобы я не влюблялся…

– Что?

– Мог предупредить.

– На той вечеринке? «Привет, я Гена, живу с мужиком за городом», так?

– Ну как-то иначе.

– Как-то иначе я предупредил. Я сказал, что не буду тебя соблазнять.

– Это очень обидно было, – признался Саша. – Как будто я урод или что. Непонятно. Ты ему не изменяешь?

– А ты хочешь секса?

– Не знаю. Нет. Просто общаться. То есть да, секса, – он еще подумал. – Секса.

            Подошел автобус, очередь стала продвигаться.

– Это не со мной, – сказал я. – До свидания, Саша.

 

-6-

            Всю дорогу я думал вовсе не о Саше, а о том, было ли в моих словах, в выражении моего лица пренебрежение к Олегу, к его творчеству, к нашей совместной жизни. Я не хотел вкладывать в свои слова пренебрежение, но, кажется, оно проскользнуло, и что еще хуже – Саша уловил его.

            Олег не напишет «Охотников на снегу», он напишет птичек на винограде и сможет продать людям, которые ничего не понимают ни в искусстве, ни в птичках, ни в винограде. Вот, что я хотел сказать. Но разве это плохо? И разве мне его судить? Я не напишу даже тысячной части «Войны и мира», никогда. Мы не сверхлюди, но разве это отменяет то настоящее, что есть между нами? Почему же в моем тоне прозвучало не уважение к его труду, а пренебрежение? И это при постороннем человеке, которому я вовсе не собирался раскрывать душу.

            Я казнил себя все сорок автобусных минут.

            Олег приготовил овощное рагу на ужин. Он такое умеет. Не знаю, в чем его секрет, но он может готовить очень вкусно, если берется за это. Я мельком заглянул в его мастерскую, боясь поймать себя на том же пренебрежении. Холст был отвернут к окну. На угловом столике стоял букет роз. Возможно, он рисовал розы. Даже с натуры.

– А ко мне наш сисадмин привязался. На работе все так сложно стало. Шеф постоянно борется за чистоту нравов. Сестра этого админа следит за ним. И за мной. Чтобы я дурно на него не повлиял, – рассказал я за ужином.

            Олег оставил еду и посмотрел на меня непонимающе.

– Хотя мы даже мало знакомы. Очень неприятная ситуация, – добавил я.

– И что будешь делать? – спросил он как-то испуганно.

– Наверное, уйду с работы. Буду переводы брать в бюро. Мне давно предлагали. Дома буду работать, тебе мешать не стану.

            Это мой дом вообще-то. Олег переехал ко мне три года назад. Но все равно я сказал это извиняющимся тоном.

– Все так серьезно?

            Я вспомнил глаза Саши, его русые волосы, его темные брови, его шаг вперед – два назад.

– Да. Прости, что говорю об этом. Дело не в админе. Просто хочу объяснить, почему все так.

– Но ты ничего не объясняешь!

            Олег совсем смешался. Наверное, понял все по-своему.

– Сам же говоришь, что он к тебе привязался.

– Но я не из-за него увольняюсь.

– А почему тогда?

– Потому что эта работа, вся эта ситуация ломает меня. А я хочу чувствовать себя собой. Хочу сохранить то, что у нас есть, нашу жизнь.

– То есть твоя работа вдруг стала угрожать нашей жизни? – перефразировал Олег.

            Я вздохнул.

– Вот мы сейчас, наедине, все обсуждаем, и даже это все ломает, потому что ты мне не веришь, что-то свое фантазируешь, в чем-то меня подозреваешь.

– Я верю.

– Тогда поверь, что так будет лучше.

– Хорошо. Тебе видней.

            Олег попытался есть, но снова отложил вилку.

– Поставить чайник? – спросил у меня. – Жара не отменяет вечерних чаепитий?

– Конечно. А как твой день? Рисовал?

– Рисовал, пока солнце не ушло. Берег реки и горы на горизонте.

– А розы?

– Какие розы?

– Я думал, букет в вазе для этого.

– Нет, розы ветром сломало, я в воду поставил.

– Ясно. Они такие живые. Живее гор.

            Олег понял, о чем я.

– Но заказали пейзаж с горами. Потом снова пейзаж, берег моря с пальмами, потом девочка по фотографии с кошкой, потом три абстрактных девочки в постели, на следующую субботу. А потом… что хочешь… хоть розы.

– Розы уже отцветут, – сказал я.

– Тогда яблоки.

– Хорошо, румяные яблоки.

– Нет, яблоки ночью. При свете луны. Зловещие черные яблоки, – предложил он.

– Круто. И лужа меда на столе. И в ней прилипший ночной мотылек.

– Так и сделаем. Но сначала заказы. Я еще помню, как афиши для кинотеатра малевал ради куска хлеба. Так что заказы – это главное.

– Я люблю тебя. Давно этого не говорил, но я люблю тебя, – произнес я.

– Я тоже, – сказал Олег.

– А мне на перевод книжицу про лесных ангелов обещали.

– Такие есть?

– Ну наверное. Скоро узнаем.

            Мы оставили сложные темы. Мы бессильны перед ними. Такие темы победят нас обоих. Лучше не поднимать.

 

-7-

            На следующий день Саша ждал меня в туалете. Но я знал, что так будет. Я просто рассмеялся и перешел в женский. Потом отнес Шефу заявление об увольнении. Он стал качать головой и поправлять воротник рубашки.

– Надеюсь, это не из-за нашего недавнего разговора?

– Нет. Просто так сложились обстоятельства. Мне нужно уйти.

– Семейные обстоятельства? – снова спросил он.

            Я пожал плечами. Больше всего мой уход огорчил Марину Алексеевну и Лешку. Марина Алексеевна переживала за сдачу номера, а Лешка не думал ни о каком номере – он просто сильно расстроился.

– Как же теперь? Почему ты так решил? Из-за этого придурка? Ты не можешь его подальше послать? Хочешь, я пошлю?

– Я и сам могу, – сказал я. – Но этот этап все равно закончился.

– Какой этап? Работа в журнале? Корпоративы? Наши… все наше? Разговоры?

– Ну в гости будешь приезжать, – сказал я.

– Да не будет никто ни к кому в гости приезжать! Никто так не делает!

            Некоторое время мы смотрели друг на друга молча.

– Посадят ко мне эту прибацаную Лену, или ее долбанутого брата, – сказал Лешка.

– Напишешь мне потом. Ставлю на Лену. Если нового выпускающего быстро не найдут.

            Лешка взглянул на меня еще мрачнее.

– Тебе ничего не жаль? Между нами?

– Жаль, – улыбнулся я. – Но не хочу, чтобы это прозвучало по-гейски.

– А раньше тебе было наплевать, что и как прозвучит. Ладно. Больше не увидимся. С тобой было классно работать. Спасибо.

– И тебе, – сказал я.

            Мы пожали руки.

            И мы действительно больше не виделись. Лешка написал мне несколько раз по вайберу. Сначала о том, что нового выпускающего редактора не нашли, Лена исполняет обязанности выпускающего и ее посадили на мое место рядом с ним. Потом о том, что они с Катей поженятся. Он не пригласил меня на свадьбу, а сам я не стал напрашиваться.

            Я был уверен, что между нами были абсолютно прозрачные, честные, дружеские отношения, но почему-то Лешка прочно связался в моем сознании с самим журналом, с Леной, с теми разборками, с новым Шефом, с моим уходом. Прозрачные отношения помутнели уже после того, как закончились. Мне не хотелось вспоминать журнал и Лешку.

 

-8-

            Сашу я встретил некоторое время спустя на автобусной остановке.

– Только не спрашивай, сколько маршруток я встретил и проводил, пока дожидался тебя. Пришлось бросить работу, чтобы здесь дежурить.

– Я теперь редко бываю в городе, – сказал я.

– Это я уже понял. И чем дома занимаешься? Сексом с художником?

– И этим тоже. Мне кажется, это настоящее.

– Настоящее? Ты себя со стороны видел? Такое впечатление, что это «настоящее» тебя каждый день убивает, а ты уговариваешь себя терпеть, любить, хотя тебя уже давно тошнит от всего. Тебе нужен новый шанс! И мы могли бы жить на полную. Ты начал бы все заново.

– С тобой?

– А почему нет? Я сказал Лене, что я гей. Даже если у меня не было такого опыта, я понимаю, что я гей и всегда им был. Это ты помог мне разобраться в себе.

– Я вроде ничего для этого не сделал.

– Но я так явно все представил… между нами.

– И что Лена?

– Ей не до меня сейчас. Так что все нормально.

– Рад за тебя. Честно. Разобраться в себе – это очень важно, – сказал я. – Но я менять ничего не стану. Нет сил.

– То есть я тебе не нужен? – спросил Саша еще раз.

– Извини.

---

            Я больше не думал о Саше и даже не вспоминал, пока Олег не позвал меня к телевизору:

– Иди скорей, тут гей выступает!

            Я подошел, присел рядом с ним на диван.

            Это была передача, не помню названия, в которой начинающий юморист должен рассмешить двух опытных и популярных корифеев юмора. Участник получает какие-то промежуточные денежные призы, в зависимости от того, как долго продержится на сцене. На этот раз участником был Саша.

– Он объявил всем, что он гей? – удивился я.

– Да, сказал, что тут до него уже выступали приезжие геи, а он местный. Посмотри, красивый мальчик, и говорит разборчиво, а раньше были какие-то невнятные.

            Я не стал спорить. Пошла первая минута выступления.

– В этот раз я решил рассказать о себе, или о таких людях, как я, – начал Саша, – потому что в жизни наших геев много интересного. Недавно я совершил каминг-аут перед своей сестрой. Она не знает слова каминг-аут, но, наверное, поняла, о чем я говорю, потому что сразу упала в обморок. И она так долго не приходила в себя, что я вызвал скорую. В больнице выяснилось, что она беременна. Они с мужем очень долго пытались завести ребенка, но никак не получалось. Так что мой каминг-аут стал для них благой вестью.

– Это не смешно, – сказал я Олегу.

– Не смешно, но мило. И мальчик хорошенький, не манерный, – повторил Олег. – Думаю, судьи улыбнутся.

            Олег оказался прав. Один из членов жюри заулыбался и кивнул. Саша выиграл первый денежный приз и взял еще одну минуту.

– У меня есть один друг, он открытый гей. Да-да, у нас в стране есть и такие. Он открыто живет со своим партнером. Я тоже удивился, что такое возможно. Но он очень осторожный человек. В домовой книге он зарегистрировал своего партнера как дядю. Он ужасно осторожный. Он утром побежал в ЖЭК и дописал в скобочках «по матери»…

            Оба эксперта засмеялись. Олег тоже. Саша прошел дальше – всем хотелось послушать истории из жизни отечественных секс-меньшинств.

– И когда они свою собаку везут к ветеринару на прививку, он сразу всех в лечебнице предупреждает, что это его дядя по матери, а это его кобель, домашнее животное, чтобы ветеринар не подумал, что геи на все способны, тем более, открытые…

            Олег смеялся от души. Над острожным открытым геем. О, конечно.

– А партнер этого открытого гея художник, – продолжил Саша. – Ну не такой художник, как вы себе представили, это не его картина на аукционе в Лондоне исчезла. Он просто натюрморты для кухонь рисует. Птичек и виноград. Без бананов, конечно. Чтобы по банану никто не догадался, что он не дядя по матери….

            Жюри еще продолжало хохотать, но Олег притих.

– Я же говорил тебе, что это не смешно, – напомнил я.

– Ты его знаешь? – спросил он.

– Это Саша, который сисадмином у нас в журнале работал.

– Из-за которого ты уволился?

– Я не из-за него уволился.

– Но успел с ним меня обсудить!

            Саша еще продолжал что-то говорить, публика смеялась, а мы сидели в гнетущем молчании. После выступления ему вручили выигранные деньги, пожелали дальнейших успехов и, конечно, найти свою любовь.

– Я уволился, чтобы между нами все осталось по-прежнему, потому что я ценю нашу жизнь, – сказал я.

– Не похоже, что ценишь. Иначе откуда такое презрение к тому, что я делаю, ко мне, ко всему.

– Он же все переделал, это юмор такой. У нас нет собаки. И ни про какие бананы я не рассказывал. Я просто сказал, что не могу с ним встречаться, потому что у меня есть партнер.

– Нет, ты сказал, что у тебя есть партнер – бездарный художник! – голос Олега дрогнул  от злости.

– Давай это как-то уладим! – взмолился я. – Ты же знаешь, что это недоразумение. Я люблю тебя.

– Любишь, но «странною любовью», которая вообще не похожа на любовь.

– Просто моя любовь не идеальная. Настоящая, но не идеальная, – сказал я. – В ней всегда будут сомнения, и колебания, и неверие – в тебя, и в себя. Но я люблю.

– А я так больше не хочу, – сказал вдруг Олег. – Сейчас очень ясно все понял. Я тоже был рад, что все получилось, что мы вместе, что сложился образ жизни. Но я так больше не хочу! «Наша жизнь» давно уже поломалась, а мы клеим, клеим, стараемся, лепим что-то сверху, хотя внутри ничего нет, пустота.

– Думаешь, не бывает не идеальной любви?

– Не бывает. Иначе это уже не любовь, а компромисс с собой. Ну давай без обид расстанемся. Я в город вернусь, в свою квартиру. А ты будешь тут спокойно работать.

– Как хочешь.

            В тот же вечер Олег собрал свои вещи и съехал, не оставив мне на память ни одной картины, тем более ненаписанной – с черными яблоками и мотыльком, влипшим в мед. Сашу я больше никогда не видел вживую, но до сих пор он попадается мне на ютубе – в разных юмористических проектах. Пикантной темы ему хватило еще на несколько выступлений, а потом от шуток про геев он вернулся к привычным шуткам про наркоманов и инфраструктуру, которые пользуются у публики намного большим успехом.

 

 

2018 г.